Синее пламя - Страница 80

К оглавлению

– Меня радует, что ты понимаешь это. И все же у тебя есть право высказаться.

– Борг, – неохотно произнес седовласый. – После того, что она сделала, он как бешеный пес. Это вредит общему делу.

– Совсем немного, – признал Шрев. – Я вернусь к нему уже летом, и мы поговорим.

– Тебе решать. Пойду разберусь с Мардж.

– Что с ней не так?

– Злая, как старая сука. Влепила Бух-Буху в глаз.

– Бедняга, – без всякого сочувствия пробормотал Шрев. – Чем он ее опять разозлил?

– Не дал прикончить какого-то акробата на глазах у всего честного народа. Вот был бы номер, если бы парень свалился с каната со стрелой в печенке.

– О, уверен, его бы тогда запомнили надолго. Заработал бы славу.

Сегу почесал бороду:

– По крикам на площади, ее у него должно быть предостаточно. Говорят, этот парень прошел над Брюллендефоссеном. Что?

Он заметил, как глаза Шрева прищурились.

– Внезапный сюрприз там, где я не ожидал. Осади бабу, будь рядом. Я спущусь через минуту.

Мардж помнила своего первого.

Тогда они охотились на кроликов, и Каша, который был старше на три года, смеялся над ней. Говорил, что она из своего лука не то что в кролика, даже в корову не попадет. Обязательно промажет. Потому что она девчонка.

Девчонка. Девчонка. Мерзкая недалекая девчонка. Плакса и кривляка.

Мардж сносила оскорбления молча, лишь краснела все сильнее, ощущая, как нечто горячее шевелится у нее в груди. Когда Каша вновь начал издеваться и изображать довольного кролика, избежавшего попадания в суп, потому что на него охотилась косорукая девчонка, она выстрелила.

Даже подумать не успела, что делает.

Для двенадцатилетней она обращалась с луком превосходно. Стрела попала Каше в живот, он вскрикнул и упал. Следующие полчаса мальчишка только и делал, что кричал, обещал убить ее, грозил карами от взрослых и просил скорее бежать и привести помощь. Потом он заплакал, а после лишь стонал от боли.

Она не стала приближаться. Испугалась. Испугалась до тошноты, до дрожащих пальцев, до пота, текшего по спине.

В деревне его не искали, Мардж, добывшая своего кролика, наврала, что Каша убежал на ярмарку в соседний городок. А на следующий день вернулась к месту преступления, хотя и не хотела этого. Боялась до полуобморока.

И испугалась еще сильнее, когда увидела, что парень жив. И продолжает едва слышно стонать. Каша уже не замечал ее, все время находясь в бреду.

Он умер только на четвертый день, когда от раны уже мерзко пахло. До реки она волокла его еще два дня, тело оказалось слишком тяжелым для нее, и за то время, пока оно валялось в траве, его порядком успело объесть зверье.

Легко на душе ей стало, только когда течение унесло Кашу и она крикнула ему:

– Я прекрасно стреляю! Убедился?!

С тех пор прошло столько лет, она многих убила, но страха, как в тот раз, больше не испытывала. Ни в дарийских полях, когда они нападали на усиленные караваны купцов, ни в Пубире, ни в ножевых схватках, ни даже в тюрьме Лентра, где ей посчастливилось встретить Бух-Буха.

А вот сейчас она боялась. До той самой уже забытой тошноты и обморока. Боялась так, что ей казалось, весь трактир слышит, как стучат ее зубы.

Шрев предупреждал ее, что после провала в Мерени больше не потерпит никаких выкрутасов, а он, как правило, слов на ветер не бросал.

Мардж приходила в ужас от того, что сойка может быть недоволен. Его недовольство она видела несколько раз, в Пубире. Крайне неприятное зрелище для тех, кто провинился. И всегда последнее в их жизни.

– Погуляй, – сказал Сегу Бух-Буху.

Тот недовольно засопел, и Мардж, возможно спасая ему жизнь, выдавила:

– Делай, как говорят.

Он ругнулся, но перечить не стал. Она следила за тем, как муж поднимается по лестнице в комнату, и гадала, обернется тот напоследок или нет.

Обернулся. И у нее появилась хоть какая-то надежда за этот чудовищный, неправильный день. Впрочем, она тут же исчезла, стоило появиться Шреву. Тот мило улыбнулся владельцу постоялого двора, сказал ему что-то и забрал лукошко, полное куриных яиц.

Шрев сел напротив Мардж, поставив лукошко рядом.

– Господин, я… – начала было она, но он остановил ее движением руки, не желая слушать оправданий.

Она заткнулась, ощущая все тот же липкий, тошнотворный страх. Шрев вскрыл первое куриное яйцо, выпил залпом, прищурился довольно, точно кот. Когда он пальцами раздавил пустую скорлупу, Мардж, не таясь, вздрогнула от этого хруста, словно это ее череп лопнул.

За первым яйцом последовало второе, затем третье. Каждый раз скорлупа сминалась, и каждый раз женщина вздрагивала. Комок ужаса подкатывал к горлу, и она чувствовала, что вот-вот ее вырвет прямо на стол. Потому что лучница слишком хорошо знала человека, который сидел перед ней. Знала, что стоило ему протянуть к ней руку, сдавить голову, и ее глаза вытекут по ее же щекам.

Когда двенадцатое, и последнее, яйцо было уничтожено, она уже не могла сдержать слезы. Плакала беззвучно, не привлекая к себе внимания посторонних. Мардж ненавидела себя за эти слезы, но ничего не могла с собой поделать. Чувствовала себя старой сукой, которую из-за неуместного лая, разбудившего хозяина, собираются отправить к душегубам.

И никто-никто ей не поможет. Никто не спасет. Маленькая, дурацкая ошибка. Всего лишь из-за одного придурка, которого она пыталась убить. Что с того? Одна смерть. Пустое событие, не стоящее внимания. Как будто речь шла о герцоге, а не о каком-то канатном плясуне.