Стоило ей закрыть глаза, мысленно потянуться к нему, как она видела болезненные искры, проносящиеся по его сосудам, и бледно-желтую студенистую субстанцию, что жила под левой лопаткой, где-то близко к позвоночнику, пульсируя в такт ударам сердца. Он спал так же крепко, как и раньше, но плотину, созданную с помощью отвара из цветов, собранных на Талорисе, могло прорвать в любой момент.
И это сойка тоже чувствовала.
Она не стала держать столь важную информацию при себе и, улучив момент, пока Тэо и Мильвио сворачивали лагерь, поделилась своими мыслями с Шерон.
Та, затягивая шнурки на высоких ботинках, внимательно выслушала, сказав лишь:
– Я поняла.
– Поняла? – негромко переспросила сойка, косясь на акробата, который скатывал одеяло. – И все?
Шерон подняла на нее глаза, отвлекшись от своей обуви:
– Чего ты хочешь от меня?
– Какой-нибудь реакции.
– Думаешь, я не переживаю за него? Переживаю. Он мой друг. Почти семья. Как и ты. Но ни ты, ни я ничего не можем сделать с его недугом. Мы обе испробовали все возможные варианты. Ведь так?
Лавиани пришлось согласиться.
– А если так, то мы лишь можем надеяться, наблюдать и ждать.
– Чего ждать?
– Самого худшего.
– Ты очень спокойна.
– Хочешь, чтобы я заплакала? Я заплачу. Когда придет время, хотя слезы не вернут нам его, так же как не вернули мне моего мужа. Метка той стороны сжирает его, и мы все трое это знаем. Я последняя из тех, кто желает Тэо плохого. Но не уговариваю себя, что подобного не случится.
– Не случится. Я не дам ему стать пустым.
Шерон неожиданно очень по-детски шмыгнула носом, резко встала:
– Думаешь, я не догадалась? Или он? Но, пока у нас есть такая возможность, мы должны поддерживать его. Как он поддерживает нас.
– Именно для этого я и здесь, девочка.
Ничто не предвещало беды.
Они шли сквозь утренний туман, легкой пеленой стелющийся над трактом и пустыми полями, когда Тэо внезапно споткнулся и растянулся на земле. Лавиани бросилась к нему первой, уже понимая, что видит припадок, который не повторялся с тех пор, как она нашла у парня метку, но добежать не успела.
Пальцы на левой руке акробата скрючились, точно в судороге, а затем это произошло. Она не поняла что, но в груди у нее словно горшок с маслом над огнем разбился.
И вспыхнул.
Сойка рухнула на колени, ощущая, как жар ненависти захватывает ее, оплавляет кости и заставляет ослепнуть.
Поэтому она пропустила тот момент, когда маленькая Шерон с разбегу врезалась в Мильвио, склонившегося над Тэо. Мечник, не ожидавший нападения, отшатнулся в сторону. Кожа на левой руке акробата надулась пузырями, а затем из пор стала сочиться кровь.
– Не подходи к нему! – сурово сказала указывающая Мильвио, и тот осторожно кивнул.
На акробата он смотрел с прищуром.
– Лавиани, ты как? – Шерон тоже не спускала глаз с потерявшего сознание человека, видя, как под его рукой собирается небольшая лужица крови из невидимых ран. – Лавиани?!
– В порядке, – раздался надтреснутый голос за ее спиной. – Только хочется кого-то убить. Я буду не я, если в этом парне на мгновение не проснулась магия.
– И дар таувина дал о себе знать, – понимающе сказала девушка. – Ты считаешь это разумным?
Последний вопрос указывающей относился к тому, что Лавиани встала на колени перед Тэо, взяв его руку. Волдыри сходили с кожи, исчезая на глазах. Кровь больше не сочилась из пор.
– О ком ты больше беспокоишься, девочка? Обо мне или о нем? – с неприятной усмешкой спросила сойка. – Я спокойна, что же касается нашего друга, в нем больше нет опасности. Помоги-ка мне, Фламинго, перенести его на обочину. А еще лучше вон туда, за деревья. Негоже ему валяться, когда кто-нибудь может увидеть.
Мильвио взвалил потерявшего сознание акробата на плечи.
Место, присмотренное ими, оказалось рядом с ручьем, все дно которого было в ярко-голубых круглых камушках. Вода прыгала по ним, петляла и то и дело ныряла под торчащие из земли древесные корни.
Шерон поспешно раскатала одеяло акробата.
– Девочка, займись костром. И сделай ему отвар. Кидай все лепестки, что остались.
– Ты уверена? Их еще на несколько заварок.
– Мне нужно эффективное лекарство, а не водица. Или мы его сейчас поднимем, или…
Она не закончила и начала снимать с Тэо куртку, буркнув Мильвио:
– Помоги мне.
За курткой последовала рубашка, и южанин, увидев то, что было на спине, плече и предплечье Пружины, негромко присвистнул.
– То есть воплей «спасайтесь!» можно не ждать? – бросила на него взгляд Лавиани. – Или ты просто не знаешь, что это такое?
– Этичеттаре иль латрэ. Знак той стороны. Водоворот тьмы. Я видел подобный в книгах. Кто ему его нарисовал?
– Нарисовал? Если бы все было так просто, то художника можно было поймать и оторвать, к шаутту, его проклятые руки. К сожалению, перед тобой не татуировка. – Лавиани вытащила из маленькой поясной сумки склянку, вылила ее прямо на изуродованную кожу Тэо, ощутив пряный, едкий запах трав. – Знаешь, что говорят о людях, у кого такая метка?
– Их называют пустыми. Болезнь съедает человека изнутри и если не убивает, то превращает в чудовище. Так говорят легенды.
– Ну так познакомься с живой легендой. Пока еще живой.
Язык Единого королевства теперь, после Катаклизма, все чаще называют старым наречием. Новым всеобщим диалектом стал даворский. Теперь на нем говорят многие. А прежнее забывается с каждым поколением. Пройдет пятьсот лет, и знать его будут лишь единицы. Ученые, поэты, любопытствующие дураки. Красивейшая речь, которой нас учили эйвы, забудется. Не это ли самая большая печаль нашего мира?