Синее пламя - Страница 31

Последние слова он произнес устало. Дэйт, возвышавшийся над своим господином на целую голову, вздохнул:

– Я верен. Это так. Но вы должны понимать, что даже моя секира не сможет остановить шауттов, если они снова вернутся.

– Тогда тебе лучше умереть в том бою. Нам всем лучше умереть. Идем. Здесь делать нечего.

Они пошли по стене, вдоль острых каменных зубцов, направляясь к лестнице, ведущий во Двор осла, один из семи имевшихся в древнем замке, засаженный древними дубами, потомками дубов Туманного леса, возможно растущими здесь со времен, когда Тион по нити света отправился спасать Арилу и Нейси.

Шестеро воинов, облаченных точно перед сражением, ждали поодаль. Дэйт незаметно подал им сигнал, и те окружили их плотным кольцом. У каждого кроме меча и кинжала к поясу была прикреплена заостренная дубовая палка На фоне стали, тяжелых кирас и шлемов это «оружие» смотрелось почти так же нелепо, как болтавшиеся на поясах аптекарские склянки, наполненные козьей кровью.

Герцог счел все это глупыми предрассудками, здраво полагая, что шаутта таким не остановить, но мешать инициативе начальника охраны не стал.

Они спустились по открытой лестнице во двор, миновали его. Слуги кланялись и опять спешили по своим делам. В замке царило утреннее оживление, и та подавленность, что здесь витала, ощущалась не сразу. Лишь теми, кто жил тут давно и знал привычный уклад.

Гул шагов эскорта, звон стали и скрип доспехов раздавался в наполненных светом залах. Возле входа в жилую часть дворца его милости их встретил усиленный отряд гвардейцев.

– Моя жена? – негромко спросил герцог, и командир отряда, рыжеусый сержант, бодро ответил:

– Не покидала покоев, владетель.

Они прошли дальше, через тронный зал, задрапированный по случаю траура фиолетовой тканью, с могучим троном, выточенным из костей самого настоящего гратанэха, создания эйвов.

Дэйт стрелял глазами по помещениям, выискивал малейшую опасность, а также проверял, на месте ли охрана, не пусты ли коридоры, ходят ли еще патрули. Кое-где на стенах и потолке оставались побуревшие пятна крови. Внизу слуги уже все отмыли, но замок был огромен, и для полной уборки требовалось время.

Их приближение услышали, и одна из служанок герцогини распахнула двери, присев в реверансе.

– Ждите, – сказал герцог своему сопровождению, и воины присоединились к охране ее светлости, расположившись по залу полукругом, контролируя все входы и выходы. – Дэйт, ты со мной.

В светлых, украшенных на манер восточных герцогств покоях властвовал утренний холод и свежий, горный воздух. Окна были распахнуты настежь.

Герцогиня, высокая, начавшая полнеть, с темными волосами, собранными в четыре косы, уложенные в высокую прическу, в теплом фиолетовом платье, украшенном турмалинами, встала с подушек, скидывая с плеч меховое манто.

– Муж мой.

Дэйт помнил тот день, когда увидел ее впервые, встречая далекое посольство из Карифа на дороге Вороньего перевала.

Он сразу ей не понравился, а она – ему. Взаимная антипатия с первого взгляда.

Дэйт был не в восторге от южанки. Счел ее слабой, капризной, избалованной и заносчивой. Недостойной ни его владетеля, ни того сурового края, в котором они жили.

Свою ошибку он понял не сразу. Она кровь от крови и плоть от плоти Стилета Пустыни, Палача Эль-Аса и Убийцы сотен жен. И была очень похожа на своего знаменитого деда – умная, расчетливая и, когда надо, очень жестокая.

Ее ум пригодился герцогу, и он всегда прислушивался к советам, которые она озвучивала своим певучим, лишенным всякого намека на грубость голосом. Ее расчетливость не раз играла на пользу политике в отношении соседей. Она могла убедить мужа отступить, показать минусы в его действиях и предложить альтернативное решение проблемы. А жестокость… жестокость не касалась тех, кто служил ее семье.

Ее новой семье.

Герцогиня нашла общий язык с начальником охраны, антипатия давно исчезла, а пришло взаимное уважение.

– Оставьте нас, дамы, – попросил герцог, заложив руки за спину.

Пятеро фрейлин, находившихся в покоях и льнущих поближе к растопленному камину, посмотрели на герцогиню, дождались кивка, поднялись со своих мест.

Дэйт отметил про себя, что южанок, прибывших вместе со своей госпожой в далекую страну, среди них не осталось. Все они погибли, защищая карифку, в ту страшную ночь, когда пришли шаутты.

Когда последняя женщина выходила, шелестя юбкой, в дверях она разминулась с пузатым, седоусым господином с блестящей лысиной. У него было круглое лицо и проворные, светло-зеленые глаза. Походка точно у раненой птицы – когда-то давно он сломал ногу, упав с лестницы одной из замковых башен, и кость срослась неправильно.

На его груди висела серебряная цепь со знаком крылатого льва – символа герцогства. Первый советник и казначей Тэлмо. Наполовину лав, но никогда не жил среди бродячего народа и не путешествовал в трясущихся кибитках по бесконечным трактам этого мира. Тэлмо служил еще отцу его светлости, и Кивел да Монтаг ценил старикана.

Он неловко поклонился герцогине, и та ответила ему милостивой улыбкой, показав рукой на кресло, куда тот, облегченно отдуваясь, уселся, вытянув ноющую ногу.

Дэйту сесть не предложили, но его это не обижало. Он встал в двух шагах от герцога, так чтобы видеть сразу и дверь, и окна.

– Что удалось узнать?

Вопрос владетеля был обращен к нему, и начальник охраны с сожалением произнес:

– Ничего нового, ваша милость. Уверен лишь в том, что среди тех, кто живет в замке, ни один не открывал им ни ворот, ни калитки.